— Детка, — сказал я. — Мона, милая. Может, у твоей тети еще где-то деньги припрятаны? Понимаешь, ведь если она так редко спускается к той кубышке в подвале…

— Ну… — она запнулась, — должно быть, у нее есть еще деньги. Может, она держит их у себя в комнате. Я точно не знаю, потому что дверь всегда заперта и тетя меня туда не пускает.

— Угу, — задумчиво пробормотал я. — Похоже, у нее припасена кругленькая сумма, верно? В конце концов, деньги у нее уходят только на содержание вас двоих и…

— Это совсем немного, Долли. Едим мы в основном рис и фасоль — что подешевле. Мне приходится обходить все магазины — покупать то, что торговцы уже готовы выбросить. Мы почти ничего не тратим.

— Да, но все-таки…

— Д-Долли… — Она прижалась ко мне теснее. — Я не хотела т-тебе говорить, но… мне приходилось заниматься этим… ну, ты понимаешь… часто. Мне приходилось очень долго этим заниматься. Она з-заставляла меня, и вот откуда…

Господи! Меня мутило при одной мысли об этом. Торговать этой малюткой, заставлять ее торговать собой с тех пор, как она была еще совсем ребенком…

— Не будем об этом, милая, — сказал я. — Больше тебе не придется этим заниматься, так что — забудь. Я вот уже забыл.

Тем временем мы уже почти добрались до места — до магазинов, где я должен был высадить Мону. Ее снова стало трясти.

— А это обязательно, Долли? Мы н-не можем просто взять деньги и…

Я покачал головой:

— Нет, детка, не можем. Понимаешь, никак не можем. Мы будем ездить по стране — нам придется много ездить. Мы ведь должны на что-то жить. Этих денег нам попросту не хватит. Их недостаточно, понимаешь, о чем я?

— Ну… — Она выпрямилась на сиденье, повернулась и взглянула на меня с готовностью. — Я могла бы взять оставшиеся деньги, Долли. Там еще много, и я могла бы взять их все.

— Да? Но ты говорила…

В том-то и дело, что она ничего такого не говорила. Я просто предположил, что она выгребла всю старухину заначку. Уж я бы точно так поступил, будь я в соответствующем настроении, а потому и решил, что она поступила бы так же.

Значит, были еще деньги, причем много. А может, и нет. Что значит «много» для этого ребенка?

У меня затряслись руки. Я крепче вцепился в руль, стараясь голосом не выдать своего возбуждения.

— Так, детка, а теперь давай успокоимся, — заговорил я. — Старина Долли в полной боевой готовности, поэтому не стоит волноваться понапрасну. Т-так… так сколько же там? Скажи папочке, детка. Что ты имела в виду, когда сказала…

— Ну… — Она прикусила губу и нахмурилась. — Мне придется вычесть ту сумму, которую я отдала мистеру в магазине, и то, что я…

— Ради бога! — перебил я ее. — Не трать время на лишнюю арифметику! Давай выкладывай! Просто скажи мне, сколько там примерно.

И она сказала.

Мои руки дрогнули на руле. Я едва не выехал на тротуар.

— М-мона, — выдохнул я. — Малышка, детка. Сладкая моя. Повтори это еще раз.

— Сто… этого достаточно, Долли? Сто тысяч долларов?

8

Я сидел и в каком-то оцепенении смотрел на Мону, а она на меня — взгляд был встревоженный, а грудь ее вздымалась и опускалась. Так прошло минуты две: она глядела на меня с надеждой, а я был слишком потрясен услышанным, чтобы выдавить из себя хоть слово. Потом она снова побледнела и сказала, что мне лучше отвезти ее домой.

— Долли, все хорошо. Я больше не боюсь. Она убьет м-меня, все будет кончено и…

— Тише-тише, малютка, — перебил ее я. — Никого онане убьет. Не убьет, понимаешь?

— Убьет! Она все узнает и…

— А вот и нет. Все будет совсем иначе. Ты мне лучше вот что скажи, детка. Где эта старая кошелка могла раздобыть сотню тысяч долларов?

— Ну, — начала она, — я точно не знаю, но…

Она почти ничего не помнила о своем детстве. Однако старуха кое о чем проговорилась, и когда Мона объединила все ее оговорки, то смогла сделать вполне убедительный вывод о том, откуда взялась эта сотня тысяч. По крайней мере, мне ее вывод показался убедительным.

Я снова завел машину и поехал к старухиному дому. По дороге я думал. Ломал голову над тем, как рассказать Моне о своей затее. Впрочем, я не был уверен, стоит ли ей вообще об этом рассказывать.

— И вот что еще, дорогая. Думаю, все будет в порядке… то есть все может быть в порядке. Думаю, у меня получится устроить так, чтобы ты и я уехали отсюда вместе и… и…

Слова — те, что я действительно хотел сказать, — точно застряли у меня в горле. Я сглотнул и сделал еще одну попытку, решив подойти с другой стороны.

— Этот тип, Пит Хендриксон… Помнишь его, дорогая? Вот, а теперь представь на минутку, что Пит…

Мона вздрогнула и отвернулась. Ну, вы понимаете. Стоило только упомянуть имя Пита, как ей стало плохо, стыдно и страшно.

Я любовно потрепал ее и назвал своей нежной овечкой.

— Прости, детка. Мы больше не будем говорить ни о Пите Хендриксоне, ни о прочих грязных ублюдках, с которыми твоя тетка заставляла тебя… э-э… забудем об этом. Что я хотел сказать, так это… это… а что, если бы кто-то вломился к вам в дом и…

— Нет, — оборвала меня она. — Нет, Долли.

— Но, детка, если…

— Нет, — повторила Мона. — Ты слишком хороший. Ты и так уже много сделал. Этого я не могу тебе позволить.

Я сглотнул; казалось, я должен был испытывать разочарование. Ведь это был первый — и, вполне возможно, последний — случай в моей жизни, когда я мог заполучить большие деньги. Но, как ни странно, я вздохнул с облегчением. Я был рад, что этого не случится.

— Что ж, ладно, — сказал я. — Просто я подумал, что…

— У нее пистолет. Она может тебя ранить или даже убить, — прошептала Мона.

Тут я понял, что снова в деле.

Мы подъехали к торговому центру, где я должен был высадить Мону. У обочины я затормозил.

— Старуха рассчитывает, что я снова навещу ее. Помнишь, милая? Я говорил ей, что вернусь. Значит, если я заеду как-нибудь поздно вечером и…

В общем, я выложил ей свою затею. Не во всех деталях, потому что я еще и сам не просчитал все до конца, — только самое основное. То, что должно было произойти со старухой.

— Тебе не нужно в это ввязываться, крошка. Все, что от тебя требуется, — приготовить деньги, чтобы я их быстро забрал, и позвонить потом в полицию.

— А потом… — Глаза Моны опять заблестели, и лицо ее снова ожило. — И тогда мы сможем уехать вместе, да, Долли? Мы сможем быть вместе после этого?

— Конечно — где-то через неделю. Как только все немного поутихнет.

— Давай сегодня, Долли, — проговорила Мона. — Убей ее сегодня.

Само собой разумеется, о том, чтобы убивать старуху сегодня, не было и речи. Такое дело требовало хорошей подготовки. Мне предстояло еще взяться за Пита Хендриксона и обработать его. Я объяснил Моне, что нам придется подождать — возможно, до понедельника. Пока что ей следовало вернуться домой и сделать вид, что все отлично.

— Но, Долли, а вдруг она узнает, что я взяла деньги? Вдруг она узнает до понедельника…

— Она не узнает, — сказал я так, чтобы она поверила моим словам. И чтобы я сам себе поверил. — Отправляйся-ка теперь домой, а завтра вечером мы снова увидимся. Встретимся здесь около восьми часов.

Мона не спешила: она ужасно боялась предстать перед старухой и хотела остаться со мной. Но после моих уговоров, ласковых и в то же время настойчивых, она наконец пошла домой.

Я провожал ее взглядом, пока она не скрылась за углом. Потом развернулся и поехал домой.

Теперь, когда все было решено (если, конечно, я сумею втянуть в это дело Пита), я ощутил какой-то холодок. А может, говоря по правде, начал охладевать к этой затее. По большому счету я не боялся; черт подери, тут нечего было бояться; я, конечно же, хотел Мону и, конечно же, хотел заполучить эту сотню тысяч. Но я просто не мог себе представить, что и вправду осуществлю задуманное.

«Ты что, парень, совсем спятил? — подумал я. — Тысобираешься кого-то убить? Тысобираешься убить двоих? Нет, приятель, не выйдет. Тына это не способен».